АЙТМАТОВ Чыңгыз: НЕОКОНЧЕННОЕ ИНТЕРВЬЮ

Жизнь и время распорядились так, что вряд ли вновь состоится наша беседа с Чингизом Торекуловичем Айтматовым перед объективами телекамер. С возрастом все больше уходишь в воспоминания…

Мы родились и выросли на одной земле. Он чуть старше, но воспоминания у нас одинаковые: патриархальное киргизское село, война (глубокий тыл, но не зря же всех его тружеников наградили медалями за участие в Великой Отечественной), запах и вкус испеченной на огне лепёшки (самый любимый хлеб до сих пор). После победы жизнь развивалась стремительно. Мы не успели состариться, а в нашей Республике появился каскад уникальных ГЭС, приборостроительные заводы, механизированное сельское хозяйство. Университет, Академия наук, театры, кино. (Позднее наши философы назовут этот период советской цивилизацией Средней Азии).

Судьба забрасывала меня далеко и надолго, но где бы ни была, с предельным интересом вчитывалась сначала в статьи собкора центральных газет, а затем в самобытные рассказы и повести быстро прославившегося Чингиза Айтматова. Обращение к его творчеству становилось для меня потребностью. Каждый раз это было и радостное приобщение (все описанное знаю) и необъяснимая щемящая грусть (теперь похожее чувство вызывают мелодии комуза). К тому же постоянно училась у Айтматова, нет, не письму – оно неповторимо. Училась смелости вслух говорить о проблемах, которые волновали нас.

В 74-м, вернувшись в Киргизию, удивилась: знаменитый писатель не бывает на местном телевидении (уникальная возможность прямого общения с собственным народом!). Он атакуем журналистами и киношниками из Москвы, братских республик и стран Восточной Европы, но недосягаем для своих. В 75-м довелось сопровождать съемочную группу Центрального телевидения и, встретившись, наконец, с живым Айтматовым, отважилась предложить беседу в местной программе. Больше года напоминала о своем предложении — успела подружиться с секретарями Союза писателей и Союза кинематографистов, не пропускала ни одного мероприятия с его участием. Больше года! А согласие прозвучало неожиданно:

— Победила Ваша настойчивость. Давайте вопросы.

Вопросы?! Сотрудники республиканской библиотеки помогли подобрать все газеты с публикациями его интервью, и обнаружилось, что вопросы, какие можно было придумать, Айтматову уже заданы. Что делать? Что ж, важен сам факт его обстоятельного визита почти в каждый дом киргизстанцев (ретрансляционная сеть покрывала 90% нашей территории). Так и случилось. Беседа стала событием. Копии видеозаписи (громоздкие рулоны!) запросили коллеги из Узбекистана, Грузии, Эстонии. А недоступный Чингиз Айтматов стал приходить в местную телестудию все чаще и чаще. Приходит до сих пор.

… Тогда, в 77-м, мы много говорили о воспитании человека. Писатель был озабочен стандартным набором песен и стишков во всех детских садах: «У каждого ребенка должна быть своя Арина Родионовна». У самого-то писателя она была – родная, золотая Чон Апа. Разумеется, мы говорили и о подлинном авторитете коммуниста, и о социалистическом реализме, и о качестве жизни чабанов – носителей кочевой культуры, и о дружбе народов, и о моральном облике молодежи (писателя беспокоил «вещизм»). Улавливаете проблемы, которые стояли тогда за этими правильными понятиями?

В творчестве уже зрелого человека и писателя меня, например, удивляло робкое, целомудренное обозначение любви (Скован национальными традициями?) Удивляло и описание природы. Она у нас божественная, как на картинах Рериха, а у Айтматова природа аскетичная, часто чужая (степи — казахские, море-океан – дальневосточный). Но спросить об этом не решилась. Правда, мне удалось-таки заинтересовать своего непростого собеседника — вопросом о «Манасе». Трудно кратко объяснить, что значит для киргиза эпос почти в миллион рифмованных строк. Духовное наследие? Философия? Религия? И надо быть могучим Айтматовым, чтобы добиться на уровне ООН празднования 1000-летия Устного Слова Кыргызов[1].

В юбилейный год уместно признаться, что я с особым пристрастием следила не только за творчеством писателя (не сосчитать, сколько книг подарила друзьям и знакомым), но и за его судьбой. За кулисы театра оперы и балета носила безымянные букеты его любимой женщине, оплакивала смерть матери, страдала, когда уходил от первой семьи, и ликовала, когда созывал «Иссык-Кульский форум» (наш Римский клуб!). Чувства, сравнимые с молитвой, вызвала инициатива Чингиза Торекуловича перезахоронить останки жертв репрессий. На траурной процедуре были произнесены слова покаяния. Покаяния! Оно прозвучало в маленькой стране, а перед народами огромного постсоветского пространства никто не повинился.

Айтматов всегда был если не любим, то уважаем властью, однако, это не мешало ему оставаться самим собой. Летом 1990 года, когда на юге Республики вспыхнул кровавый конфликт между киргизами и узбеками, Чингиз Торекулович с группой узбекских писателей примчался в Ошскую область. Встречался с людьми, вразумлял, убеждал, успокаивал, а на очередном республиканском съезде партии высказал дерзкую в той ситуации мысль – почему бы узбеку, если это достойный человек, не стать секретарем ЦК?

Для нас, киргизстанцев, Айтматов был Патриархом, и неудивительно, что именно ему предложили стать нашим первым Президентом. Август 91-го года… Свобода, суверенитет, перемены. Растерянность и прямо на глазах разрушение экономики, устоев, человеческих отношений. Это было страшнее самого сильного землетрясения[2]. Еще труднее было осознать случившееся, пройти через переоценку ценностей, обрести внутри себя новую точку опоры. Как мы нуждались тогда в слове своего Патриарха! Более того, нуждались в том, чтобы он жил рядом с нами, Айтматов же все больше отдалялся от нас: сначала Москва, потом Европа.

Понять его легко, но сердцу приказать трудно. И вот ведь что происходит: не только у себя дома, а на всем постсоветском пространстве знаменитый писатель стал как бы утрачивать всеобщую любовь. И дело не только в общих процессах – не до «большой литературы». Мне кажется, еще раньше мы, читатели, стали утрачивать способность понимать его. «Пегий пес, бегущий краем моря» и «Плаха» вызвали замешательство многих читателей, а ведь здесь, как и раньше в «Белом пароходе», писатель предупреждает нас о страшных бедах, творимых человеком, — жестокости, лжи, пьянстве, наркомании, деградации.

Приятнее было возвращаться к «Джамиле» и вершине айтматовского творчества  — к роману «И дольше века длится день», чем вслушиваться в набат Пророка. Тревожные айтматовские образы стали ужасающей сегодняшней действительностью. Более того, складывается впечатление, что, продолжая общаться с нами, Айтматов все больше уходит в другое время-пространство и «Тавро Кассандры» как бы завершает этот процесс. А между тем философия его произведений куда мудрее и глубже, скажем, модных и широко издаваемых сегодня притч.

Вчитываюсь, вслушиваюсь в многочисленные интервью юбиляра Айтматова и думаю о вопросах, которые никем так и не заданы. К примеру, о семье, о беспризорных детях. Исторически киргизы не знали таких понятий как «приют» и «детский дом», они никогда не бросали сирот, почему же не сумели сохранить самую гуманную традицию?

Айтматов еще в советское время выступил за развитие родного языка. Все мы, и киргизы в том числе, пошли на курсы, как в ликбезы. Предвидел ли автор «языковой революции» сегодняшние последствия? Настоящий киргиз должен знать своих предков до седьмого колена. Мой внук – седьмое поколение русских, родившихся на киргизской земле. Большинство этих детей вывезены родителями в Россию. Задумывается ли русскоязычный народный писатель Кыргызской Республики Чынгыз Айтматов о судьбе мигрантов? При зыбком правовом статусе и призрачной возможности заново обрести дом надо еще пережить разорванность души: могилы предков – в Киргизии, а надежды на будущее детей – в России. Люди оказались в тисках между родиной исторической и неисторической. Какую боль какого произведения Айтматова можно сравнить с этой?

В Америке осуществлена театральная постановка романа «Тавро Кассандры», — радуемся, гордимся, и писатель назвал сей факт «триумфом трагедии». А можно ли это парадоксальное, но емкое определение отнести к нашей милой многострадальной родине? Кыргызстан и сегодня для обывателя – белое пятно.

 Для мирового сообщества – «островок демократии», на котором Международный валютный фонд обещал построить модель «маленького тигра». Не построил. У маленькой страны нет выбора, она вынуждена нравиться всем. Сегодня в Кыргызстане расположились мощная американская и скромная российская военные базы. Сегодня в Кыргызстане местная элита живет по европейским стандартам, а 60% населения (по оценкам ПРООН – 80) – за чертой бедности.

Юбиляр Айтматов снова и снова говорит о своей биографии, о незнакомой женщине, назвавшейся Акбарой (имя волчицы из романа «И дольше века длится день»). И я вдруг с ужасом не просто осознаю, ощущаю, как мы постарели. Способен ли вечный депутат и бессменный посол КР в странах Бенилюкса и Франции по-прежнему погружаться в художническое осмысление жизни и постоянно нести в себе ответственность перед нами, читателями за свою гражданскую позицию? Сегодняшнее молчание писателя – это накопленная усталость или пауза перед сильным финалом, перед новым произведением, быть может, невероятно трудным для чтения, но несущим понимание сегодняшней действительности?

Недавно Чингиз Торекулович стал профессором МГУ, университета, который я окончила в юности, то есть и этот факт значителен лично для меня. И тут должна признаться — вот еще один триумф трагедии – не стареют душевные порывы: этот большой и красивый, как скала Тянь-Шаня, человек по-прежнему дорог мне. Он мой Агай, старший брат. И если бы сегодня представилась возможность публичной беседы с ним, я непременно повела бы разговор еще и о старости и о смерти.

Ибо я начинаю думать, что, воспитывая человека, надо готовить его не только к жизни, а осмысление неизбежности конца, возможно, усилит наши нравственные ориентиры…

Александра Черёмушкина, заслуженный деятель культуры Кыргызской Республики

» Слово Кыргызстананын» 2003 г.

[1] С обретением независимости было восстановлено дореволюционное написание.

[2] Киргизстан находится в зоне высокой сейсмичности.