РАССКАЗ

ПАМЯТИ ЧИНГИЗА АЙТМАТОВА,

                                                                   ПЕРВОГО УЧИТЕЛЯ И ВЕЧНОГО ПИСАТЕЛЯ

Депутат Саатов с самого начала был против брифинга. Определённый порочный шаблон социального поведения, по-другому не скажешь, превалирует нынче на практике. Чуть что, в пресс-центр парламента отовсюду призывают целый табор корреспондентов. Они, те вездесущие телеоператоры и телеведущие с бойкими телодвижениями, тётки и дядьки в очках и без оных, любопытные донельзя юные репортёры из университетских, кажется, ещё скамеек, тоже хороши. По первому же зову налетают на «жареное» и не расходятся до тех пор, покуда не разузнают всю правду-матку, подноготную, не выпотрошат наизнанку все имеющиеся в твоём внутреннем арсенале сугубо приватные, предусмотрительно спрятанные в этой связи максимально глубже от заискивающе заинтересованного внимания обывателя и просто-напросто посторонних просмотров тайны.

Опосля экстренного совещания у вице-спикера Саатов долго чертыхался в душе, даже удалившись оттуда на почтительное расстояние, спустившись двумя этажами ниже, никак не находил себе места от нахлынувшей лавины треволнений. Более того, когда шёл неуверенной почему-то поступью — ноги скашивались — по знакомому длинному коридору местного «Белого дома», не преминул воспользоваться возможностью выплеснуть своё накипевшее недовольство на ответственного работника отдела общественных связей, между прочим, в недавнем прошлом одного из популярных обозревателей общереспубликанской газеты. Словно именно тот, с бычьей шеей и лысой башкой, был виноват в созыве с минуты на минуту столь срочного брифинга, а не складывающиеся нештатные обстоятельства в развитии, связанные с задержкой и арестом с весьма туманной формулировкой в аэропорту далёкого Страсбурга скандально знаменитого в кругу друзей-однокашников кыргызского парламентария. Бедный аппаратчик с деловито озадаченным видом не сделал ровным счётом ничего плохого, кроме моральной поддержки ему, старательно топая с двухметровым верзилой почти вровень, тихо и отрывисто объясняя заодно краткую схему предстоящей затеи.

— Чем брифинг отличается от пресс-конференции? — буркнул вдруг Саатов на быстром ходу и, не дожидаясь ответа визави, без видимого на то основания, упаси боже, разошёлся не на шутку, то и дело судорожно жестикулируя то левой, то правой, то обеими руками одновременно. В результате потарахтел до того, что высунувшие нос из бытовки учтивые уборщицы в униформе с вёдрами да «вёслами» непроизвольно приостановились в позе музейных статуэток, притом в страхе прижимаясь к стене: «Не знаете. А организовывать суматошные сборища с утра да пораньше — мастера. Пусть Саатов отдувается, не зря сие счастливое существо — заместитель председателя комитета по иностранным сношениям. Председатель, будь она, лягушка-путешественница неладна! — как раз с неформальным визитом в индийской курортной провинции Гоа… Не так ли? Конечно, ваша хата с краю. Наблюдатели с пристрастием… В гробу я согласился бы проводить бестолковое медиа-шоу, если не должностные обязанности! Честно, набило оскомину! Моя супруга чаще видит и слушает меня по «говорящему и показывающему ящику», нежели в реальном быту. Понимаете или нет, наконец?»

С тем и ушёл к себе, чтобы, надо полагать, немного остыть, собраться с умозаключениями, переодеться в яркооранжевый пиджак в клетку, купленный в захватывающем зарубежном вояже в тёплой компании коллег в преддверии наиболее значимой сессии. Как-никак телевидение, сразу несколько каналов, плюс денно и нощно не прерывающиеся передачи радио, не случайно наверняка расплодившиеся мультимедийные информагентства, ежедневные электронные и периодические печатные издания. Среди электората, то есть избирателей, по разумению Саатова, немерено таких, которые подчас во вред драгоценному здоровью систематически интересуются подобными политическими интрижками, каким является данный случай со слугой народа. Сногсшибательную новость подсуетятся в перспективе смаковать на всякий лад, пережёвывать до тошноты в желудке, тиражировать тысячекратно, безусловно, с параллельно-сопроводительными разъяснениями несменяемых толкователей разного толка фактов и событий, происходящих день-деньской подле нас, непосредственно с нами и где-то, в тамошних краях, стало быть, абсолютно без нас.

Вопреки мрачным предощущениям Саатова атмосфера на внеплановом брифинге располагала к взаимоприемлемому общению. Поведал он вначале в трёх-четырёх весомых фразах о нынешнем нестабильном положении в социуме, сопряжённом со стопудовым отсутствием доверия граждан к вновь образованным управленческим и идеологическим структурам вследствие той весенней революции поистине вселенских и исторических размахов, кстати, безоговорочно победившей пока в столице и её окраинах. За сим оратор вскользь добавил о том, что новоиспечённая оппозиция из числа нечистоплотных чиновников-реваншистов, которые опираются в основном на подпорки провинциальных элит, громогласно окрестила её слабо замаскированным переворотом в высших государственных эшелонах. Переходя к тому, ради чего обременяли журналистов ни свет, ни заря, Саатов в соответствии с домашней заготовкой в полной мере обвинил французскую полицию, замуровавшую за решёткой в течение последних сорока восьми часов члена законодательного органа суверенной республики — субъекта международного права из-за никчёмных буклетов и брошюр исламской экстремистской партии, запрещённых в Старом свете. Религиозная макулатура на больших и небольших наречиях европейцев якобы обнаружена при обыске багажа высокопоставленного авиапассажира с приглашением в кармане на крупный симпозиум Another World — «Другой мир» по обсуждению назревших проблем ненасильственной смены власти в постсоветских и иже с ними слишком своенравных иных странах земного шара.

Далее Саатов положительно охарактеризовал деятельность «страсбургского пленника» в Жогорку Кенеше, точнее сказать, национальном конгрессе и сенате в объединённом варианте, и от имени руководства решительно потребовал незамедлительного его освобождения и оперативной отправки из Франции в обратном направлении по окончании оформления необходимых формальностей в присутствии полномочного дипломатического представителя от Кыргызстана. Пообещал лично встретить коллегу с почестями возле трапа самолёта.

За вводной частью позволили задать вопросы по существу. Их выдалось совсем мало. Один, два — обчёлся. В принципе всем всё ясно. Модератор, тот самый сотрудник, в искренности которого Саатов засомневался напрасно, пользуясь интервалом, хотел было в завершение диалога поблагодарить участников брифинга, выключив персональный микрофон воздушным касанием кнопки. Однако… Сам виноват. Углядел поднятую пятерню собеседника невдали и, не удержался, пошёл на поводу: «Пожалуйста!» Будто дьявол дёрнул за язык.

Чёрнобровый паренёк — новичок в журналистике, не назвавший в спешке фамилию и кого он представляет, тем не менее уважительно попросивший законотворца изложить вкратце принципиальную точку зрения квалифицированного большинства в парламенте на борьбу с коррупцией, не сумел до конца понять подлинные причины внезапного замешательства прежде уверенного в себе депутата перед аудиторией. Чувствительными, в смысле фиксации и изображения, и звука, кино- телекамерами. Саатов не только поперхнулся на воспроизведении предложения, но и густо покраснел. Искушённая публика, в том числе имярек, скорее, восприняли алогичный поступок публичной персоны как чрезмерную осторожность не болтать лишнего и остановиться в шаге от критически опасной черты. Ой, не тут-то было!

Она, кстати, сидела в предпоследнем ряду зала, куда не так ярко падают лучи освещения, в гордом одиночестве, отстранённо-равнодушном расположении духа. Видимо, пришла с опозданием, ей-богу, её не было в первоначале. Так они невзначай впились друг в друга глазами. Но, почуяв сфокусированный взгляд нардепа на себя с подмостков, простоватая женщина в возрасте наскоро вынула мобильник из сумки с тем, чтобы малость поковыряться в нём, по правде говоря, симулировать, что нисколько не замечает чужого созерцания.

Меж тем и Саатов пришёл в себя. Залпом выпил полстакана минералки, не отводя очей от дальнего уголка пресс-центра, где неожиданно для него очутился непрошеный писака в женском обличье. В заместителе профильного комитета, к удивлению присутствующих, откель не возьмись, проснулся запал комсомольского вожака восьмидесятых годов минувшего столетия, который, как правило, рубил с плеча, не жалея отца родного, с пережитками феодально-патриархального уклада мышления на пути к светлому будущему.

— Беспощадная война с позорным грехом, иль как её, с грешным позором под контролем бескомпромиссных избранников правящей коалиции, а также создаваемого ими правительства «камикадзе», — отчеканил он многозначительные устные фразы. — Нар хватает, ибо мы выпускаем из тюрем тех, кто угодил в ад при павшем режиме. Освобождаются долгожданные вакансии. Добро пожаловать!

В пылу эмоций (о коррупции невозможно рассуждать спокойно!) Саатов допустил некоторые шероховатые вольности в подборе выражений. Может быть, преднамеренно, может быть, и нет. Например, он заявил, что теми, у кого имеются более дюжины баранов, заниматься будет финполиция, а владельцами жилья с мансардой и свыше — прокуратура. Судебная ветвь триединства распускается до выяснения причастности судей к криминалитету, в сельские и городские управы вводятся штатные единицы по мониторингу ссуд с процентами, получаемых зажиточными семьями в коммерческих банках.

— За годы независимости нам не давали нормально реэкспортировать металл из России в Китай, — пожаловался заместитель профильного комитета, — близко не подпускали к дележу имущества и портфелей. Республика превратилась в вотчину кучки купцов. Инакомыслящих деятелей записывали в изгои сообщества. Постоянно оскорбляли и унижали… — его голос задребезжал. В это же мгновение сглотнул слюни, подкатившие к горлу. — Теперь, согласитесь, наступил наш чёред…

— А ваш базар «The Mongol» в сердцевине мегаполиса? — какой-то смельчак из средних сидений громким выкриком прервал монолог депутата.

— «The Mongol»? Разве тебе ведомо о том, что и сколько я отдал за него мзды ненасытной жене беглого президента, — парировал Саатов. Впоследствии продолжил практически на повышенных тонах: «Благодаря революции, а не урияту, не ынкылапу, не тёнкёрушу-кёнтёрушу, как вы пишете и выговариваете на третьеразрядном жаргоне, повторюсь, лишь благодаря революции, произошедшей волею Всевышнего, самой справедливой революции в ХХI веке «The Mongol» будет неуклонно разрастаться в масштабах, в количестве и качестве. В каждом населённом участке, на каждом «пятачке» построю базары на благо жителей, живущих в условиях базарной экономики. Понятно?

Накал беседы исподволь нарастал. Одни уже восприняли орущего говоруна за шизофреника, вторые — на серьёзе, третьи ещё не удосужились раскусить. Хотя всем было забавно слушать спич в стиле стендап-комиков.

— Извините, вам помешали ответить на мой вопрос подобающим образом? — Чернобровый с ручкой и блокнотом наготове аж привстал с кресла.

— Да, не забыл… Мы обяжем отрезать пальцы казнокрадам, соответственно закрепив адекватную норму законодательно. Почему таращишь моргалки? Предками похуже наказания применялись по отношению к противникам.

— Допустим…

— Допустим, — парламентарий лукаво пожал плечами, разыгрывая роль вынужденного выступающего вещать что-либо поневоле. — Коли вам интересно, расскажу. Человеку связывали руки и ноги, а в задний проход совали палку и воротили его дотоле, покамест он не умрёт… Тихо, вы же не слабонервные бойцы демократической прессы?! Вот в соответствующем действии нигде не останется ни синего, ни другого какого знака на теле покойного. Верно, из заднего прохода будет идти кровь, но родственники наказуемого подумают, что тот был действительно болен или же заболел животом в исправительном учреждении.

Зал замер в недоумении. В безмолвной тишине отчётливо было слышно чьё-то робкое роптание: «Значит, возвратимся назад, в Варварстан.

Саатов замолк лишь настолько, сколько было нужно для передышки.

— В редакциях имеются тьма борзописцев, этакие сладкоречивые соловьи-долгожители свободных гор, которые без зазрения совести и поныне советом да делом помогают прежним диктаторам. Погодите, и вас стремглав похороним с оркестровой музыкой, выбросим на мусорную свалку хроники, — развинтился ритор, набрасываясь напрямую на конкретную публику вблизи. И ужасно некстати, неприкрыто уставился на задний левый бок от себя, как бы там вальяжно восседал воинствующий коррупционер с пачками грязных купюр, нажитыми неправедным способом, в карманах, при этом лениво листая страницы пухлого таблоида, напечатавшего его цветной портрет на всю полосу.

За ним тик-в-тик, по мановению палочки мага, присутствующая в сборе масса в стопроцентном составе кинула взоры на тот фланг. Проворные операторы, чтобы не упустить уникальный шанс, бойко повернули стрелой объективы камер на пустовавшие стулья.

…Она испарилась, её не было на месте. Опять установилась неловкая пауза. И тогда долготерпеливый референт официально возвестил довершение брифинга, сухо пожелав успехов его соучастникам.

*     *     *

Следом за странным мероприятием с избыточно нелепыми казусами, стоившим ему немало нервов, Саатов закрылся в рабочем кабинете. На ключ запер массивную дверь, выключил затрезвонившую сотку, а на звонки по городскому телефону не отвечал. С тяжёлым сердцем завалился на удобный для промежуточного отдыха мягкий диван и что есть мочи гнал из головы всякую дурную чепуху, посещающую на эмоционально-экстремальном распутье. Неужто это козни его заклятых соперников, если не козни, то за какие заслуги одревесневшая лоза винограда попала сюда именно в судьбоносную фазу? Разнюхивать нечто?

Да, он в старину совершил глупость. Оступился на ровном майдане. Но с тех пор много чего изменилось. И она состарилась, и сам почти аксакал, хотя сознаться в том не так уж просто. Отец взрослых детей, тьфу-тьфу, один за другим пошли и внуки.

Помнит зампред переход недотроги из «молодёжки» в женский альманах. Потом примазалась проектным экспертом в неправительственные организации, по телевизору выступала, толковитая такая, очкастая. Позже исчезла из виду… Постой! Сегодня она явилась без очков. Может быть, обознался в запарке?!

— Как бы не так. Киргизия меньше, чем планета Земля. Тут порядком, предполагают в соседних густонаселённых державах, подданные знают друг друга в лицо. Блин, засунув мужскую гордыню подальше, давным-давно надо было подойти куда следует с трюфельным тортом и бутылкой шампанского просить прощения. Он нечаянно проговорил «просить прощения» вслух и зачесал затылок. Однако от того не полегчало на душе, наоборот, усиливалась тревога, в какой-то срок не смог унять мелкую дрожь в губах.

Глупость произошла в Оше, правильнее, приставание, ещё правильнее, сексуальное домогательство во время праздника урожая. Отметить выполнение годового плана сбора хлопка-сырца тружениками одноимённой области туда из центра приезжает представительная делегация, в её санкционированном сверху списке молодой и энергичный Саатов, заведующий аграрным отделом республиканского штаба комсомола.

На юге торжества проходят преимущественно осенью. (Во всяком случае такова была традиция в советские пятилетки.) На достархане — свежие среднеазиатские лепёшки, чудесный плов в чугунных котлах, арбузы и дыни с ароматным запахом благодатной почвы — ешь не хочу. Звуки карная и сурная извещают о запуске веселья, танцовщицы в разноцветных шёлковых платьях с широким подолом под зажигательные наигрыши Востока стремительным каскадом очерчивают круг. Из фарфоровых заварочных чайников дорогим кунакам наливают не только зелёный настой, но и «зёленый змий».

Группа прикомандированных сотоварищей прибыла в гостиницу после полуночи. Одно название «гостиница», а так старый-престарый кирпичный корпус, сервированный примитивным убранством: графин и гранёные стаканы, железный ключ с жестяным номерком. Не сравнить с теперешними навороченными отелями в том же Оше, например.

Шумная толпа не мешкая рассосалась по ночлегам. Лишь изрядно выпивший в тесном окружении комсоргов хлопководческих бригад и посему возбуждённый до умопомрачения Саатов подобно бессонной сороке не смог сомкнуть серо-пепельные зеницы. Нельзя упустить заиньку-паиньку, непростительно, подумалось нетрезвому функционеру. Благо начальство спит в противолежащем окончании проспекта, в престижных люксах.

Бог свидетель, стажёрка еженедельника «Ленинчил жаш» («Ленинская молодёжь») задолго до банкета под открытым небом в Доме политпросвещения попросила текст его поздравления передовиков социалистического соревнования якобы для публикации в изложении. Следовательно, понравилось ей выступление, отлично поставленная дикция, манера чтения официоза растущего кадра.

Короче, Саатов осмелился навеселе зайти к ней без стука, врасплох и очутился лицом к лицу с напрочь беззащитной русалкой. Та, очевидно, его не ждала, только-только собиралась лечь в постель, приведя в порядок тёмные кудри вслед за приёмом освежительного душа. До того дежурная, умудрённая опытом узбечка в летах вызвалась позаботиться насчёт санитарно-гигиенического состояния единственной дамочки в колоде солидных спутников сильного пола: «У нас, не судите строго, кругом пыль, тем паче на плантациях «белого золота», — сказала она вежливо, обнимаясь с ней. — «Я заблаговременно растопила баньку».

Саатов не из тех, кто искренне сожалеет об ошибках вчерашних дней, частенько сокрушаясь по пустякам. Однако потасовка со злюкой — упущение неординарного ранжира. С какого перепуга не раздербанил деревянную дверцу проклятой лачуги под прозаической вывеской «Пахтакор» — «Хлопкороб», немедля не задушил священную корову подушкой? По крайности не заставил её вместо утренней зарядки бегать трусцой вокруг караван-сарая без конюшни в чём мать родила?

Пьяный в стельку донжуан недоделанный в один прекрасный миг ловким движением озлобленной девушки был вытолкнут из комнаты и чуть не стал посмешищем в глазах полусонных постояльцев «Пахтакора». Потеряв концентрацию, кубарем ударился о противоположную стену в пролёте спиной и всем весом плюхнулся на пятую точку. Не поспев очухаться от боли и громыхания, услышал чей-то нетерпимый раздражительный бас изнутри с известной в здешних околицах иронической издёвкой: «Кто упал? Верблюд или кобыла?» По-соседству заскрипела кровать, за забором залаяла, похоже, испугавшаяся дворняжка.

Пришлось резво ретироваться поодаль, лапой прикрыв охальный орган, но решишься ли-таки нагим пройти через тумбовый стол с абажуром? Он на полусогнутых конечностях затаился за домашним деревом (такие же фикусы украшают фойе и холлы парламента) и сквозь его зелёные листья неотрывно пялился на очертание узбечки, бодрствующей на вахте, уткнувшись в книгу. Чем-то напоминал обезьяну из зоопарка, суетливо разглядывающую посетителей из-за плотных решёток клетки на колёсах. Зависли мысли и действия, не ведал, куда себя деть.

Женщина, обойти которую тишком жаждал юбочник, спасла его от несмываемого позора и неминуемого пуха и праха. Сперва поднялась и прошла мимо фикуса к двери девки, о чём-то коротко обмолвилась с ней, ушла во двор и вернулась оттуда с помятой одеждой, выброшенной через окно: «Углим…» — зашептала она, опуская ресницы вниз, — «…держите?!»

Чуть-чуть и укоротил бы строптивую кобылку. Ага, ломалась, кусалась. Не без того, понимаешь ли? На ходу насочиняла сказки о помолвке, позвала на свадьбу в какую-то глухомань сквозь Тянь-Шаньские хребты: «Познакомлю вас с моим женихом. Мы одноклассники…»

— Коптела бы ты, невестушка дома.

— Бабушка настояла, чтоб я помолилась святыням Сулайман-горы, прежде чем выйти замуж. Ош мне понравился, Вам… нет?!

Порывалась острить:

— Отроду ни разу не отважилась приобщиться к древним поселениям и артефактам.

— Ах ты, враждебный элемент, лишённый паранджи! Тебя резать мало…

Шутница заревела и, увидев его бесстыжую физиономию совершенно без одежды: «Неужели вы, женатый мужчина, высокообразованный интеллигент, не чтите общие для всех обычаи?! Разве кыргызские джигиты насилу трогают невинную сестричку?»

В ответ угрожающий тон «а ну-ка, живо разденься» и форменная попытка сорвать с неё халатик. В итоге голая, в нижнем белье из тонкой материи, к тому же хрупкая, вовсе слабая в физическом измерении девица дерзит улизнуть из железных объятий мускулистого мужика, бывшего члена баскетбольной команды вуза. Однако же баскетболист без особенной потуги поймает уходящую сферу.

Саатов, лёжа в постели, сообразил, что остался на бобах. Не предугадал коварные повадки колдуньи, всецело доверяясь испорченной под воздействием спиртного изобилия интуиции. Она, выяснилось, никак не захотела смириться с жёсткими, бесчеловечными правилами женской жертвенности. Когда тот, преградив её путь к выходу, самонадеянно прислонился к косяку скрипучей дверки и давал волю поцелуям взасос, девушка фибрами мизинца незаметно зафиксировала за горбом насильника засов и с налёту выдворила бабника с большака задом вперёд, а также в порыве ужасного гнева выбросила его тряпки на улицу.

Благо и тогда, и потом Саатову никто в лоб не навеял об ошском инциденте. Лишь отраслевой секретарь ЦК комсомола по фамилии Манжосов однажды, пригласив его к себе, сказал следующее: «Товарищ Саатов, мы решили направить вас на работу по специальности».

Он ничуть не растерялся. Потому что в уме уже держал варианты дальнейшего трудоустройства. Манжосов, деликатный в общении с местными кадрами не очередной посланник Москвы, взвесив предложение своего изобретательного соратника о выращивании в индивидуальном порядке на арендованных у пригородного совхоза наделах бахчевых культур с намерением сбыта оптом и в розницу, вспыхнул: «Значит, станете фермером, советским фермером».

Потенциальный советский фермер, прощаясь с Манжосовым по-приятельски, сызнова вспомянул жуликоватого гаврика в утреннем автобусе у крыльца «Пахтакора» с напускной заботливостью: «Вы надели свитер не так.., гм, шиворот –на- выворот… С кем не бывает второпях?! Переоденетесь, докуда мы одни».

Вскоре начинающий частник, превратившись в «нового киргиза», негласно начал увлекаться биографией Чингисхана. Вошло в привычку копить научно-познавательные материалы о богдыхане номадов и богдыханидов — последователей кровожадного из кровожадных палачей буйных царств. На то были у него банальные мотивации: во-первых, род, которому он принадлежал по происхождению с материнской линии, некогда слыл монгольским, во-вторых, уроки военно-политического искусства, изложенные в уложениях «Яса», приписываемых завоевателю, пришлись ему по вкусу. Спал и видел себя на белом аргамаке неким вождём.

Добрый Ош для него превратился если не во враждебное, то в лучшем случае неудобное направление на карте передвижения. Приезжая туда в бытность предпринимателем заключить контракты по закупке табака, хлопка, сухофруктов, чувствовал себя крайне скованно, ему мерещилось, что вот-вот на тротуаре встретит старуху узбекской национальности с посохом, и она прямолинейно брякнет в анфас и профиль: «Умри, тварь!» вместо давнишнего «углим». Отсюда и его закомплексованность, категоричность ко всему тому, что связано со второй столицей. Саатов, разглагольствуют злые языки, не только придумал, но и умышленно употреблял в общедоступных выступлениях арго «югаславы», имея в виду конкурентов с юга.

*     *     *

Напасть несусветная! Люди начинают вторгаться в его личный распорядок наглым фортелем. Спрашивается, зачем Тезеков проник в запертое наглухо офисное владение чужого сановника?! Ну зачем?! Что журналистка, что советник спикера — все из одного теста, душегубы все.

— Извините, к Вам и на особняк, и на квартиру, и на дачу звонили, — горлопанит господин нехороший, пробивной по характеристике коллег, прозванный в коллективе Кизяковым на русский лад малый. — Помощника с референтом дважды посылали сюда постучаться настырнее. А сколько «эсэмесок» скидывали, не в счёт. Шеф хотел было крепко пожать Вам руки. За чашечкой кофе посмотрели брифинг в прямом эфире. Ничего не пропустили.

Саатов, естественно, догадался, что у «управы» бывают медвежатники на всякий экстренный пожар. Но, боже, без единого скрипа отсоединить язычок замка от отверстия в дверном проёме, без лишнего шороха объявиться внутри и домовничать себе на удовольствие, пикник устраивать средь бела дня?! Уму непостижимо. Или сам, небось, в какой-то момент лишился рассудка?!

Если честно, ему стало получше после залпом заглушённой стопки из запасов в кармашках холодильного шкафа во славу кыргызской революции в паре с Тезековым. Впрочем, в узкой среде бомонда успели установить золотое правило: провозгласить первый тост за окончательный и бесповоротный разгром «ханской ставки», за смерть на чужбине проклятых правителей средневековья и осушить стакан в знак признания крутых достижений авангарда современных де-социалистов. В регулярных сборищах сопартийцев и их верных сторонников сие нововведение постепенно превращается в полуофициальный ритуал с символическим подтекстом. Некто, например, хватая за талию, наполненную наверняка спиртным напитком импортного приготовления, причудливую рюмку, во всеуслышание провозглашает: «За нашу революцию!» Остальные громким возгласом: «Кантип?» То есть, покажи? Тот допивает содержимое до капли и переворачивает пустопорожний бокал вверх дном, непременно отзываясь в неразделимую рифму: «Зонтик!» В большинстве случаев, однако, горячие союзники сборной, оттого и рыхло-аморфной сходки не ограничиваются одноразовым актом аналогичного стандарта, и избитый диалог из пару словечек кыргызско-русской смеси «кантип-зонтик» повторяется вновь и вновь с обязательным отправлением питейного обряда в финале.

Оказалось, что Кизяков, он же по паспорту Тезеков, обыскался неспроста. Вышестоящий повелитель приказал достать Саатова хоть из-под земли, и закоренелый аппаратчик вычислил убежище пребывания затворника. Утешил горемычного в пределах посильного умения и красноречия: нельзя осечку соратника принимать близко к сердцу. Погодите, его выпустят?! Босс ежечасно консультируется с влиятельными фигурами на Западе. Силы и средства предостаточно разнообразны: только что распорядились соорудить фейк о том, что в Париж отправляются сто кыргызов, дабы повторно взять Бастилию, как у них теперь, Елисейский дворец, и освободить томящихся там в тюрьмах политзаключенных. Тролли, трудящихся в форумах в поте лица за счёт пожертвований от религиозных сектантов раздуют идею и дальше. Задание спущено. Чтоб умерить страсти по Страсбургу, молодёжное крыло ассоциации малоимущих придумало повсеместный флешмоб под названием то ли «Не харкай…», то ли «Не сморкайся в день более, чем десять раз!». Неведомо мне доконченная формулировка, руководство как раз в эти минуты беседует с ними.

Тезеков, разговаривающий с Саатовым доселе на ногах, пригнулся нажать на айфон, который лежал на журнальном столике и, распрямившись, налил водку на двоих, опять вытащив изначально початую бутылку. Чокаясь, промямлил: «За тех, кто с нами!» Тяпнул и долго нюхал отломанный ломоть халяльной колбасы, кивком подзадоривая напарника продолжить в том же роде. Потом подсел к Саатову, приобнял и сообщил тому то, что должен был сообщить: «В Ваших ответах лидер узрел основу основ программы претендента в президенты на предстоящих досрочных выборах».

— Ну, да, — он поднялся во весь рост, осторожно отталкиваясь от плеча собеседника, сделал шаг вбок. — Спикер отлично понимает, что с системной коррупцией лучше бороться цивилизованными методами, скажем, развитием производства, усилением нравственных устоев, увещеваниями. Страшно вообразить, на это уйдут годы, а нам власть нужна здесь и сейчас, позарез.

Депутат ничуть не отреагировал на его вопросительное лицезрение, олимпийским спокойствием отпил глоток сока из бумажного пакетика.

— Поэтому Ваша позиция об устрашении наиболее плодотворна, — вскрикнул Тезеков. — Родственники расстрелянных на площади парней на бесконечных митингах поделом требуют от нас наказать тех, кто занимался и занимается распилом казны. Повод есть, есть и что? — Саатов машинально взглянул на холодильник. — Не-ет, есть следователи и судьи. Вспомните любимую присказку предыдущего автократа: переспать и одновременно сохранить невинность — невозможно. Сплошь и рядом наворовали. Все те, кто супротив течения окажутся в наручниках. И толпа довольна, и мы на высоте.

Саатов вздрогнул:

- Я тут причём?

- Вы – инициатор грандиозной кампании по искоренению коррупции в отдельно взятом государстве.

— По какому праву я — инициатор? Рекомендации разные до хрипоты дискутируются в дебатах.

— Верно, дискутируются, а Вы озвучили на весь свет. Значит, у Вас на то выстраданные мотивации.

Саатов выскочил с места. Навалялся на диване, думая свои думы, — баста! Неужто адъютант без году неделя доподлинно осведомлён о сути его переживаний. Чего, вообще, из мухи делают слона? Не помешало бы изничтожить пузырящиеся аргументы непрошенной зануды заурядных способностей и хлёстко попросить пронырливого переговорщика уйти восвояси.

Меж тем кадык Тезекова, несущего ахинею, забавно запрыгал. Тем самым он как бы менял скорость и темперамент речи:

— Вы сотканы из противоречий, — прошипел, тряся указательным пальцем, — вы — это не только Вы конкретно, вы поколение экс-космократов и экс-партократов. Любите мечтать о прорывных переменах, не желая идти на реформы. Риска боитесь как огня. Развал империи, смею предположить задним числом и серчать заодно, отрицательно отразился на вашей психологии. Днём исповедуете одну религию, ночью — другую. Сложно с вами, трясущимися трусами и доморощенными догматиками, договориться о чём-либо актуальном.

— Тезеков, тебя бы на растопку в печь кидать. Воспламенишься враз, и никаких гвоздей.

— Обиделись? Тщетно. Я не совсем про Вас. Вы личность под стать текущим вызовам эпохи. Кто, помимо Вас, дословно процитирует повествование Хивинского летописца Абулгази Бахадура о своеобразной казни несогласных. Сразили СМИ наповал.

Саатов разгневанный, лишь бы насолить самодовольному вундеркинду, отрезал категорично:

— Абулгази Бахадур -непревзойденный каналья — комбинатор! Написал труд вроде как о родословном древе тюрков, а возвысил до небес единокровных сородичей-монголов. Земной шар, заметь, держался на плечах кривоногих и твердолобых царевичей.

— Запросто сдаёте занятые рубежи, досточтимый Саатов. Обыкновенное раздвоение разума. Разве не Вы внушаете нам мысль о генетической близости кыргызских скотоводов с монгольскими аратами?

— Забыл согласовать с дражайшим консультантом вскользь пророненные высказывания на мимолётных тусовках.

— На кой чёрт в негативном отношении к исследователю разворошили осиное гнездо образца, по меньшей мере, семнадцатого столетия? Вот полюбуйтесь, — он придвинул вплотную к разочарованной роже спорщика «Айфон» с мерцающим дисплеем, — мигранты в Бишкеке агитируют горожан на шествия под чреватым лозунгом «Чем жёстче кара, тем уже задница вора». В приграничных же посёлках орденоносные старики и старухи, матери-героини стихийно захватывают почтовые отделения, не выплатившие пенсии и пособия.

Саатов едва сохранил присутствие самообладания, кроме прочего, ему было неловко перед самим собой. Авось, что-то напортачил, невольно увлекаясь краснобайством в медиа-центре, с мечтой выдал и секреты.

Кизяков копошился в ватсапе, покамест не нашёл искомую информацию, нашедши, обратился к нему, не отрывая зрение от мобильника:

— Патрону занесли запрашиваемые из библиотеки раритеты.

— Не помогут. Монгольские рецепты малопродуктивны. -Парламентарий проворчал сквозь зубы. Чуточку погодя, резко сбавив градус нелицеприятного разговора, ударился в рассуждение:

— Никто ведь в околотке не полагает, что действующий председатель депутатского корпуса умеет понимать талмуды и трактаты, в целом, серьёзную литературу, отличает на слух, например, Маркеса от Маркса, Сервантеса от серванта.

Удивительно, но, сущая истина, Кизяков, падкий к склокам, к групповщине пропустил мимо ушей сентенции, намекающие на интеллектуальный уровень временного вождя нации. Упорно упёрся в заданную метку в телефоне и с нескрываемым волнением в тембре нашептал: «Мулы, навьюченные афганской анашой, благополучно пересекли границу». Саатов вначале подумал, что тот читает заголовок сводки оперативников в открытой печати, а не дублирует содержание зашифрованного донесения наёмных агентов.

*     *     *

Его «Джип», как объяснил Тезеков, покидая наспех взломанный кабинет незадолго перед поездкой, с заведённым мотором находился на второй позиции в кортеже, который чин по чину выстроился по длине парадного подъезда. Дальше дальний путь на Иссык-Куль под прикрытием инспекции летнего туристического сезона. На берегу голубого озера определятся с кандидатом-фаворитом в гонке от фракции, произносят клятву времён шаманов о служении соплеменникам верой и правдой (Тезеков утверждает, что её текст раздадут по прибытии).

Она снова явилась экспромтом. Постучала в затемнённое стекло, даже не постучала, как-то скромно поскребла.  Похвально, что охрана поспела оттащить. Однако та не унималась.

— Бросай! — Скомандовал Саатов в панике.

— Что бросать? — переспросил шофёр, надавив на газ.

— Сто долларов… Из бардачка…

Припозднились. Иномарки монолитным строем рванули из исходного пункта, будто скаковые лошади со стартовой площадки состязания. Депутат вздохнул то ли облегченно, то ли с негодованием.

— Да Вы не волнуйтесь из-за мелочей, — не оборачиваясь назад повизжал водитель бодреньким тоном. — Ей нужно интервью с Вами.

— Интервью?

— В канун выезда замучили нас гаишники. Взад-вперёд, кто за кем? И она подходит с просьбой как раз ко мне: «Вы не могли бы показать машину депутата Саатова?» «Зачем?», — говорю. «Хочу попросить интервью для журнала», — откликается корреспондентка.

— Журнал? Какой журнал?

— Новый какой-то… Представился, взял её визитку, отдал свою, то бишь, Вашу. Тем паче вопросы лёгкие, без предварительных условий, значит, и платить не приходится… Баба располагающая, вряд ли врёт.

Саатов не поверил собственным ушам. Вместо ненависти и мести знакомая незнакомка предлагает перемирие?! Трясётся? Маловероятно. Склоняется к сотрудничеству? Не выгодно. Желает проявить великодушие? Тоже не убедительно. Чего от него в таком случае ожидает чертёнка «четвёртой» власти? Получается, что имеющий карт-бланш на судебный иск потерпевший извиняется перед извергом. Парадокс! Саатов, глянь, впервые сознался в том, хоть, про себя.

Пискливый звук того, кто за баранкой, доносился не из переднего отсека казённого транспорта, а откуда-то издалека. Тот, кажись, со смаком строил расчёты касательно отдыха на пляже, ночных прогулок в прохладном саду пансионата. Считал-пересчитывал, сколько раз ездили в озеро прошлым летом. Однажды, бывает же, из-за плотности графика не удалось искупаться вдоволь.

Кое-когда монотонная исповедь извозчика показалась бы ему бестактной маетой. Только не сей часик. Напротив, в этом балаболе, избалованном сыне младшей сестры, повозившим его порядочно продолжительно он заприметил избавителя от излишней истерики. Тотчас же перебрал в памяти анекдот, списанный точь-в-точь с них, и просиял улыбкой: «Утром у дома депутат ждёт служебную машину. Проходит уйма времени её нет и нет на горизонте. Набирает сотовой номер водителя — не берёт. А когда автомобиль плавно подкатывает к воротам, он уже в ярости.

— Где тебя лешие носят, — кричит начальствующий к подчиненному. — Опаздываю на конференцию. И что за отношение ко мне?! Я тебя учил, женил, квартиру выбил…

Водиле за рулём и племяннику депутата в одном лице всё нипочём.

— Дядя, — говорит тот, сонно высунув голову из салона, — не пора ли нам нанять шофёра на двоих».

Неимоверно сложно длиною около двух десятилетий подряд бессменно оставаться в седле. Но Саатов продемонстрировал демоническую изворотливость на так называемых переправах. Где дипломатией, где деньгами стабильно сохранял позиции в верхах. А последний раз подсобил ему войти в когорту новоиспечённых хозяев положения тот, кто теперича томится в Страсбургской темнице. Помнит сделку в деталях. На пороге неуправляемых беспорядков с ним инкогнито приехали не с пустыми руками, разумеется, в укромное местечко в ущельях. За один присест два разочка кушали мясо кусками. Он был старшим среди сочувствующих и защищающих законные права безработных на труд, и отчего устроители застолья по заказу с превеликим почитанием подавали привилегированному попечителю поначалу подвздошную кость ягнёнка-сосуна, в заключение — на внушительных размеров чашке смачно-жирную заднюю часть туши жеребёнка-сосуна.

Полноте, господа! Сдался мне ваш головокружительный пьедестал, типа первый, второй, третий, я хочу занять в жизни свой пьедестал. Четырежды избирался в парламент, пережил триумф и фиаско трёх революций, пяти президентов. С меня хватит! За это время в стране выросло, причём в разы, лишь количество долгов, олигархов и проституток, прочие показатели в минусе. Согласно пословице индейцев, лягушка не выпивает пруд, в котором живёт. Неужто мы хуже их — индейцев и лягушек?!

Она, вероятно, занималась «челночным» бизнесом. В базарах Стамбула ходила с неподъёмными баулами, в аэропорту Варшавы пограничники, погорячившись при досмотре документов, её и её соотечественниц называли «гюльчетаями», в Кашгаре таможенники арестовали их груз, квалифицировав его в категорию «контрабанда». Еще вероятнее, что она внове вернулась из Крайнего Севера, оставив доходное занятие другому, сравнительно молодому гастарбайтеру. Вернулась в надежде на перемены в Отечестве, и с мужем или без мужа с отпрысками учредила энский рупор информации. Ибо журналистика — единственное ремесло, навыками которого более-менее владеет мигрантка со стажем, долгие дни и ночи добросовестно доставлявшая на собачьих упряжках геологоразведчикам и аборигенам товары повседневного потребления.

Какая боль?! Простите, такая вышла судьба? Спортсменки, комсомолки, красавицы космической эры!

Среагировать на кем-то брошенные реплики в рамках брифинга гораздо проще, чем держать ответ перед собственноличной совестью. В подсознании каждого из нас существуют загадки, которые не подлежат к оглашению, в конечном счёте уходят в могилу вместе с нами неразгаданными.

— Стоп? — резко обратился Саатов к племяннику. Зато тот не замедлился, мёртвой хваткой удерживая руль при наборе бешенной скорости на трассе с односторонним движением.

— Тормозни, кому говорят?! — взбесился депутат.

— Ну дядя, не положено. Мы в колонне.

— Э, нет, остановишь сейчас же. Начихать на колонну. Возьми вправо… Брось паясничать!

Лихач всё-таки покорился, грубо нарушая притом правила. Машина съехала с дороги, вздымая облака пыли. Кто-то из обгоняющих авто ревёт проходняком: «Подтягивайтесь!»

Саатов, не закрыв за собой дверцу «Джипа», аршинными шагами в два счёта перепрыгнул через межу дикорастущего сухотравья, разделяющего асфальт от пшеничного поля, и оказался один на один с бескрайним морем жёлто-полого цвета, где в тот момент разгулялись разгоняемые гарамсильным вечерним ветром середины лета патокотечения. Миллионы стеблей колосового растения, налитые зерном, покачивающие то в северную, то в южную сторону, будто бы встретили бывалого агронома с почестями.

Давненько не посещал он просторы, ставшие ему родными с детства. Дел без конца и края, забот -хоть отбавляй. Неподалеку отсюда, в предгорьях, до службы в армии на Дальнем Востоке помогал папе-комбайнёру в пору жатвы, там же в перестроечные периоды выращивал отборные мясистые помидоры для отгрузки в Сибирь.

Медленно, но мерно ступая по безлюдной степной тропе вдоль головного продольного оросительного канала в камышах уже в глубь земельных угодий хозяйствующих субъектов, депутат задался помыслом на завтрашнем же заседании сессии поставить вопрос об упущениях аграриев Чуйской долины в уборке урожая. С этим опоздали, по меньшей мере, на декаду, видимо, их тоже напрягают поручениями неэкономического свойства.

Попутно вспомнил Саатов поющую на злосчастном празднике обаятельно аккуратную красотку. Её настойчиво попросили спеть и с аплодисментами зазывали на импровизированную сцену. За ней мгновенно построились желторотые исполнители переплясов в пышных нарядах, заиграл вокально-инструментальный ансамбль, состоящий исключительно из девушек.

Звонкий, словно у колокольчика на колыбели дитя, голос гостьи заставил и стар и млад пробудиться до предела, развеселиться без оглядки, подпевая ей дружным хором. Она и выбором не ошиблась. На фоне малоэмоциональных музыкальных номеров плакатно-патриотической тематики прозвучавшие пленительно-проникновенные лирические куплеты о нежной любви миловидной смуглянки никого не могли оставить равнодушными. Неописуемое удовольствие от стилизованных напевов фольклора, редкостное ощущение привкуса гармонии и счастья. Обалдеть! Увы, дважды не войдёшь в одну и ту же реку?!

— Почему, паразит, покушался на честь любимицы публики? — Саатов то ли от перенапряжения, то ли от смущения ладонью закрыл рот и, чтоб не упасть ненароком, присел на корточки на развилке. — Дрянь я, дикарь натуральный…

Ностальгия нагнала тоску. В груди депутата спонтанно возобновлялись строчки из той песни, бесхитростные по форме, бесподобные по содержанию, и ему становилось от досады не по себе. Зачем-то захотелось зарыдать. Ведь твердят же, что заливистый плач снимает свирепый стресс. И сидя заплакал. Однако он отнюдь не подозревал, что из его глазёнок не струятся по щекам прозрачные, чистые наподобие родниковой воды слёзы, а вытекают выплевки липкой пенообразной мокроты, разбавленные жиденькими соплями.

2018.